Кажется, у Алексея Урманова есть все награды – олимпийское золото (1994), медали чемпионатов мира и Европы, он последний чемпион СССР, а еще 4-кратный чемпион России
Но именно про него тренер Алексей Мишин написал в книге: «Как фигурист Алексей полностью не реализовался. Он мог одержать еще больше побед. И, пожалуй, где-то виню себя за то, что не решил вопрос с его травмой».
Травма приводящей мышцы, полученная во время короткой программы на ЧМ-97 (ее, кстати, Алексей уверенно выиграл, исполнив тройной аксель), отняла год и отдалила от той звенящей формы, которую Урманов была перед олимпийским сезоном.
Он вернулся и даже провел полноценный международный сезон, но конкурировать с молодыми Ягудиным и Плющенко было нереально.
Тем не менее, такой карьерой можно восхищаться. Алексей и сейчас на позитиве – от фигурного катания никуда не ушел: почти 14 лет тренировал в родном Петербурге (в том числе Сергея Воронова), а в 2015-м переехал в Сочи, поработал с Юлией Липницкой и остался жить на юге.
Мы приехали к Урманову в гости и проговорили с ним полтора часа – недалеко от ледовой арены «Айсберг», как раз между его тренировками.
– Мы с семьей в Сочи привыкли, обжились, работаем. Конечно, Москва и Питер – это центры, там больше выбор среди юных спортсменов, но и у нас есть таланты. Очень интересные дети!
А так, нам комфортно, в том числе в быту – представляете, середина ноября, а я на даче гулял в майке, радовался солнышку, ел свежую клубнику. Это же радость, частичка счастья. Созванивался с друзьями: они спрашивали – как погода? А мне даже неудобно говорить: +24 градуса. Они: Лех, не томи – сколько у вас там? Я привираю, чтобы совсем не наглеть: +18 напекло, только не завидуйте.
Это, конечно, наши общие шутки. Северные люди всегда хотят погреться – хотя бы мысленно.
В начале 90-х Урманов был одним из первых, кто покорил четверные прыжки. Тулуп делал уверенно, на тренировках крутил сальхов. Мишин до сих пор уверен, что именно Алексей первым чисто исполнил четверной тулуп – на чемпионате СССР-1990.
Никто не оспаривает попытку Курта Браунинга в 1988-м, но его прыжок, по мнению специалистов, был с помарками при вращении и приземлении.
– Это сейчас фигурное катание сильно спрогрессировало, прошло 30 лет – и мы такие: «Ну, три четверных в одной программе – мало», а тогда уже сам заход на ультрапрыжок приравнивался к рекорду. Это был бонус к программе. Мы хотели этого, учились, усложнялись. Алексей Николаевич (Мишин) – профессор биомеханики, великолепно подбирал упражнения, объяснял все про силу тяжести и инерции, крутящий момент, как управлять телом в полете. Он искал способ, чтобы создать в толчке больше вращения.
Мы работали, пахали, нам было интересно. Многое получалось.
– Но вы соглашались не на все эксперименты Мишина – сами признавались, что у вас непростой характер и вы «не хотели быть подопытной крыской». Как тренер находил ключ к вам?
– Все эксперименты начались еще до меня и Олега Татаурова, с которым мы тренировались в одной группе. У Мишина были хорошие фигуристы – Леонид Казнаков, Виталий Егоров, Марина Серова. С нами что-то продолжилось – даже в меньшей степени.
Ну и фигурное катание – больше индивидуальный вид, каждый спортсмен – личность. Важно не соглашаться со всем подряд, а думать, понимать, для чего нужны упражнения. И умный тренер – такой, как Мишин – понимал, что нужно не просто тыкать и дрессировать, а раскрывать наши личности.
Какие-то эксперименты, которые вносились Профессором, мной принимались на ура, а какие-то вызывали вопросы. Никогда не надо делать то, чего ты не понимаешь.
– Как вы пришли к изучению четверного тулупа?
– Тут такая фишка: инициатива в четверных должна идти не столько от тренера, сколько от спортсмена. Я говорю и своим ученикам: «Вы вообще в курсе, что четверной тулуп мы уже не изучаем?» Изучаем технику одинарного, двойного, тройного – и когда техника выстроена, наступил момент созревания, прибавляются физические кондиции, запас на тройном, тогда ты уже крутишь четыре оборота. Но это не обучение, а развитие уже имеющегося потенциала.
Вот мы коснулись четверного сальхова – но это не Профессор меня убеждал, а больше моя инициатива. Когда спортсмена прет, то он сам идет в движуху. Я уверен, те ребята и девчонки, которые сегодня исполняют четверные лутцы, их просто прет на тренировках. Конечно, тренер не стоит в сторонке – он задает направление, совершает тот самый хороший пинок, но если спортсмен не чувствует в себе силы, энергию и потенциала, никакие тренерские уговоры не помогут.
– Помните, когда впервые получился четверной прыжок?
– Август 1990-го, мы тренировались в ленинградском СКК у метро Парк Победы. Большая конькобежная площадка, а в серединке – каток для фигуристов. И первый четверной я сделал именно там. Радость, эмоции – класс! Профессор тоже понимал, как это важно – для меня, для моего будущего, для фигурного катания.
– Одно дело – крутить на тренировках, другое – перенести это на соревнования.
– Нужна уверенность, осознанность. Но когда элемент есть – как не вставить его в программу? Это минимум странно.
– Как оценивались четверные в эпоху 6,0? Сейчас у каждого прыжка есть база – а тогда это было выгодно?
– Не было как таковых бонусов – только движение вперед, прогресс. Если человек владеет элементом, он должен его показывать. Твоя оценка возрастает по умолчанию – судьи же не дураки, правильно? Я делал прыжок, понимая – меня оценят. Оценят по технике точно выше, чем соперника, который этим прыжком не владеет.
– В ваше время, кстати, появились прыжки с поднятыми руками – до того, как это стало модно в группе Тутберидзе.
– Я никогда не прыгал с руками наверх – ни с одной, ни с двумя. Но еще в 1988-м Брайан Бойтано исполнил шикарный тройной лутц с «кораблика» – и он прыгал его с одной рукой вверх.
В декабре 1991-го Урманов выиграл чемпионат Союза, опередив будущего олимпийского чемпиона Виктора Петренко. Правда, на Евро-92, как раз накануне Игр, получилось далеко не все – третье место вслед за тем же Петренко и чехом Петром Барной.
– Федерация перед Олимпиадой-92 в Альбервиле выбирала между вами, действующим чемпионом Союза, и Петренко, двукратным чемпионом Европы, призером Игр-88, и сделала ставку на более опытного.
– Послушайте, мне только-только исполнилось 18, я вышел из юниоров – кто такой Леша Урманов? Никто, пацаненок. А Витя Петренко – уже обстрелянный на Евро и ЧМ, чуть постарше.
Спортсмена важно проверить на психологическую устойчивость – на одном старте, на двух, на трех. Из этих факторов и складывается ставка, которую делает федерация. Да, тогда у Виктора был сложный период в карьере – у него были провальные моменты, он тяжело справлялся с предолимпийским сбором во французском Межеве, а мы там жили больше двух недель. Но он психологически справился и подвелся к Играм в оптимальной форме. Наверное, на тот момент это было справедливо.
– Как вы это восприняли?
– Одно дело – амбиции, а другое – кругозор и понимание. Спортсмен всегда обязан думать, соображать и реально оценивать себя. Любой вид спорта не для дураков, но наш, технически сложный – тем более. Порой амбиции нужно засунуть себе в одно место и двигаться дальше.
– 5-е место на Олимпиаде – супер?
– Шикарно. Я был доволен. Опередил Курта Браунинга, Славу Загороднюка и Элвиса Стойко. Объективно – выше забраться именно тогда было нереально. А Петренко выиграл – в самый ответственный момент не дрогнул. Это свойство больших чемпионов.
Урманов все-таки использовал золотой шанс. На руку сыграла реформа МОК, который придумал развести по разным годам зимние и летние Игры. Новая Олимпиада прошла спустя всего два года. Тогда на лед вернулись профессионалы – Петренко, Бойтано, но подняться на пьедестал у них не получилось.
– Перед Лиллехаммером я набрал удивительную форму – прям звенел. Готовились мы в Новогорске… Олимпиада была такая классная – и не только потому, что я ее выиграл. Погода прекрасная, мороз ниже 20 градусов, солнышко шикарное, деревня уютная – снега много, хрустел под ногами. В свободное время много читал – как сейчас помню, трилогию «Русский транзит».
– Вы лидировали после короткой в Лиллехаммере, но произвольная была спустя 2 дня – как прожили этот день без соревнований? Какой контент планировали на произволку?
– У нас с Мишиным было понимание, как тренируемся в выходной. Его нужно было чем-то заполнить – потому что тренировок, по сути, нет: чуть-чуть зал, 40 минут лед. Ну ок, убили 3 часа – а что дальше? После льда опять поковырялись в зале, подольше посидели в столовке, расслабились. Гуляжка – мозги проветрили. Книга – тоже расслабон.
Мы просто гуляли с Олегом Татауровым. Уже не скажу, о чем говорили, но точно не на профессиональные темы.
– Произвольную вы катали без четверных. Это было осознанно?
– Конечно. Я не был в этих прыжках уверен – бывает, что элементы уходят. Спортсмен должен выстроить свою программу так, чтобы она была надежной и чистой.
– Хочется понять на пальцах – что значит «ушел прыжок»? Как приходит это понимание – что-то меняется в теле или меняется тренировочный процесс?
– Когда что-то уходит, то происходит, проще говоря, раскардаш. С чем связано? Первое – перенагрузка, сверхутомляемость, поэтому фигурист не доделывает все движения на 100%. Второе – это может быть на фоне роста, особенно в пубертате у девочек. Третье – многое идет из головы, психосоматика. Раз не получилось, два – уже страх. Вот попробуй 10 раз споткнуться о скамейку и удариться об нее головой – явно дальше обойдешь ее стороной? Это такой комплекс скамейки!
Четвертое – травмы. Когда что-то болит или чувствуешь дискомфорт, начинаешь страховаться. А как только страхуешься, то недорабатываешь.
– У вас почему ушел четверной?
– Это сегодня четверной тулуп – семечки. Сейчас нельзя даже в пятерку попасть на Гран-при, если в арсенале нет хотя бы одного или двух четверных. А 30 лет назад была другая эпоха – четверные только набирали моду, они еще не отскакивали по щелчку, как белочка орешки грызет. Это был уникальный и безумно сложный элемент, которым владели единицы.
1991-й, чемпионат мира, Мюнхен. Я так нападался с этого четверного, у меня так болела левая ягодица, что я каждый вечер ходил к доктору, который меня восстанавливал физиопроцедурами. В общем, постепенно ушел – как ушла и уверенность.
– Что бросилось в глаза: после победы в Лиллехаммере вы сидели с Мишиным спокойные, как будто не Олимпиаду выиграли, а этап Кубка России.
– После меня выступали двое, но я после своего проката все понимал и только ждал оценок. Наверное, Профессор тоже в душе это чувствовал. Ну и потом Профессор не такой по темпераменту, чтобы кричать «а-а-а-а». Он всегда все переживает в себе. Иногда дает выплеск эмоциям – ну, вот когда Лизка Туктамышева все турниры выиграла в 2015-м, он улыбался и поднимал ее руку победно. А так он в принципе спокойный, уравновешенный.
И когда мы ждали оценок, я смотрел на нашу команду, которая болела на трибунах. И был такой забавный эпизод – Серега Гриньков, царство ему небесное, с которым у нас сложились теплые отношения, до выставления оценок побежал за спину комментаторам. А эти комментаторы тогда не сидели в будках, а работали прямо с трибун. И у них стояли мониторы, куда оценки приходили чуть раньше, чем на табло.
Сережка увидел оценки – и показывал мне, что я первый. Но я все равно ждал… Хотелось увидеть своими глазами.
– Мы пересмотрели ваш произвольный олимпийский прокат, и там был такой момент, что вы почти упали с тройного флипа. Спасли его в самый последний момент.
– За каждый элемент нужно цепляться – зубами, когтями, ушами, руками, локтями. Как хочешь, так и цепляйся за лед.
– А если бы упали, не выиграли бы?
– Знаете, я не Ванга: но скажу так – если бы упал и не выиграл, то сейчас, к сожалению, не стоял бы с вами и не общался как олимпийский чемпион. Но, к счастью, мы общаемся.
– Как отмечали?
– Вот зачем такие провокационные вопросы задаете?
– Ну почему сразу провокационные… Вот Екатерина Гордеева вспомнила, что купила себе сережки.
– Ну мы, если честно, довольно спокойно отметили – сходили в баню с ребятами. В том числе, из братских государств.
– Что полагалось за победу – квартира, машина? Или просто в очереди продвинулись…
– Некоторые из моего поколения говорят: мол, как повезло тем, кто катается сейчас, а мы за победы получали копейки… Ну это не так. Я себя никогда ущемленным не чувствовал. Премия от государства – 15 тысяч долларов, двухкомнатная квартира в новом доме – от города. Это уже более чем достаточно! Учителя или врачи получали тогда такие деньги? Не думаю…
Как только я вошел в сборную – еще юниором, в 1988-м – получил первую стипендию. Она была очень приличная – мы поехали в кассу на улицу Красная на площади Труда в Санкт-Петербурге. Я в кассе получил 130+ рублей – мама тогда меньше получала. Положил в карман и обалдел: у меня столько деньжищ?! По тем временам это была большая сумма.
И сразу же, в воскресенье, – я настоял – мы с мамой сели на трамвай и поехали в магазин за цветным телевизором «Электрон».
Все успехи Урманова пришлись на 1990-е: одна страна только-только исчезла, другая еще не успела образоваться. Люди голодали, выживали в хаосе и беспорядке.
– 90-е годы – кошмар. Это мы сейчас уже все в шутку переводим и вспоминаем с иронией, а тогда было не смешно. Мы тренировались в таких условиях, что просто «до свидания». Профессор ездил на АЗС и покупал бензин на свои деньги, чтобы заправить заливочную машину. Иначе бы нам лед не подготовили – и как бы мы катались? Это правда чистейшая!
Людям не на что колбасу было купить. Мы в 90-е стали немножко подниматься – я себя с 15 тысячами долларов чувствовал миллионером. Билл Гейтс отдыхал. И, наверное, со мной могут согласиться мои товарищи – Артур Дмитриев, Катя Гордеева, Саша Жулин.
Количество иномарок в Питере можно было по пальцам пересчитать – а Витя Петренко, Артур Дмитриев и Саша Жулин в 92-м году купили BMW 3 серии. Новые! Что произошло дальше? У Петренко ее в Одессе угнали и предложили выкупить, у Артура Дмитриева ее угоняли трижды, а Саше Жулину некие люди с Черкизона сказали: «Слющай, харошая у тебя мащина! Прадавай» – «Ну, нет, ребята, я ее купил месяц назад, куда продавать» – «Ты падумай, мы харошие деньги предлагаем. Черт его знает, што завтра может праизайти».
Саша подумал и на следующий день продал. И правильно сделал.
– Вы что купили?
– Лада ВАЗ 2108.
– Вас же и в Америку регулярно звали на коммерческие шоу – и вы ездили.
– Да, мы много катались в туре Тома Коллинза после Лиллехамера… А почему не захотел остаться в Америке? Каждому свое, но Америка не моя страна. Совсем.
– Чем напрягает?
– Вообще ничем.
– Но «не моя» – значит, что-то не нравится или не комфортно.
– Не настоящая.
– Люди? Порядки? Устои?
– Ну вот этот вопрос «Привет! Как дела?». И им в принципе не важно, как твои дела… Они привыкли к ответу «Спасибо, хорошо». В этом есть вежливость и символизм. А если ты скажешь: «Привет! Ну дела как-то не очень» – это шокирует спрашивающего: «В смысле?». Не знаю, мне такое не близко.
Мы тренировались в Америке пару раз – под Вашингтоном, у Рашида Кадыркаева, и у Рафика Арутюняна в горах. Это были кемпинги – разовые акции, Профессор помогал американцам.
В 1997-м Урманов выиграл Евро и лидировал на чемпионате мира после короткой программы, но потом случилась та самая травма, которая стоила и почти гарантированной медали, и Олимпиады-98.
– Порвал приводящую, но докатал программу. Я был разогрет, не почувствовал. Это нормально! Кристофер Боумэн как-то с поломанной ногой доехал произвольную – сделал пять элементов.
Я только к вечеру почувствовал, что у меня что-то с ногой. На следующее утро стало совсем плохо. Связался с Мишиным, мы обкололись обезболивающими, но они совсем не действовали. У меня были проблемы даже не с приводящей мышцей, а с местом ее прикрепления. Это было ужасно – мы кололи с нашими и немецкими врачами в эту точку, кололи много, перед тренировкой, разминкой, залом…
Но все бесполезно – нога отстегивалась, не работала. Я мог бы прокатать программу, но она была бы неконкурентоспособна. Ни один сложный элемент я бы не исполнил. А может, еще и усугубил бы так, что со льда бы унесли.
– Вы эту травму долго лечили.
– Она меня на год выбила – ходил в ЦИТО, Военный госпиталь Петербурга, ездили в Бильбао. Но никто не понимал. Это отрыв связки от места прикрепления кости. Если бы был надрыв или разрыв связки – это намного лучше, потому что ее можно сшить. А здесь нечего было шить – нельзя связку пришить к кости.
Мне прописали покой и процедуры. Это затянулось – проходит месяц, вроде получше, я потихоньку тренируюсь. Маленький дерг – и все сначала. Это был сложный момент в карьере, но сопли размазывать не буду. Выкарабкался – и хорошо!
В конце 90-х у Мишина тренировались три звездных ученика – олимпийский чемпион Урманов и два юных, но безумно талантливых пацана – Евгений Плющенко и Алексей Ягудин. По мнению Мишина, оба сильно выросли и возмужали во многом благодаря тому, что рядом с ними всегда был ориентир – Урманов.
– Я старше Лешки на 7 лет, а Женьки – на 9. Они у меня учились, потом уже я их в чем-то догонял.
– Сразу было понятно, что это будущие олимпийские чемпионы?
– Скорее, да. И Лешка – спортсмен с большой буквы, упертый, а Женька – суперталант, целеустремленный. Женька приехал из Волгограда, когда ему 11 было, – и сразу был заряженный, дерзкий. Но это время было такое, начало 90-х, – по-другому не выжить. Женька собирал пустые бутылки, чтобы деньги на еду были. Комнату с мамой в коммуналке снимали на Петроградской рядом с «Юбилейным».
Это сейчас, когда я рассказываю эти истории современным пацанам, они даже не понимают, о чем речь. Они не представляют, что мы не покупали себе лимонад, потому что это было дорого. Для нас даже было дорого налить газировку с сиропом в автомате – а она стоила три копейки. Они не могут врубиться, что мы звонили, бросая копеечную монету в автомат. Как они могут врубиться, что в какой-то момент нашей жизни был дефицит туалетной бумаги? А сейчас современные дети приезжают на тренировки на BMW и уже выходят из машины в коньках, полностью экипированные. А вот представьте, что я добирался до «Юбилейного» час?
Я летом был свидетелем смешного случая – на улице 35, жарища, едет дядька на мотоцикле, а на втором сидении – пацаненок в полном хоккейном обмундировании, в шлеме, со щитками, с клюшкой. Его одели-обули – даже хотел сфотографировать. Ну у меня истерика случилась… Зачем так?
– Цитата из книги Мишина: «отношения тренер-ученик в финансовом смысле начались с Леши Урманова – и он всегда помогал, щедро делился призовыми».
– Я думаю, Алексей Николаевич 100-процентно сказал бы «спасибо» мне, а я, в свою очередь, скажу «спасибо» ему. Всегда были негласные правила, что ученик с тренером делился призовыми. И это было – 25-30%. Но порой с показательных шеф вообще ничего не брал.
– Сейчас часто встречаетесь?
– Вот так чтобы неформально, в домашней обстановке… Давненько. Ну а когда? Я в Сочи, Профессор – в Питере. То я с учениками на турнирах, то он со своими на международных. Пересекаемся редко, а когда пересекаемся – много ли возможностей поговорить? Бесконечная движуха… Наверное, это и называется жизнь.